Охота за огородами

Игнаха в лес за прутьями березовыми для веников-голиков за деревню пошел. Только он прошмыгнул под окнами, обратно бежит, как нахлестанный. Спешит так, только пятки сверкают. Он даже топор, чтобы не обременял, у крайнего дома в палисадник бросил.

Дарья Макаровна увидала и во все окна завытягивалась – уж не пожар ли где в деревне? Но дыма нигде не было, только у Игнахи из трубы хилый столбик вверх поднимался – печку, видать, поздновато затопили… А потом глаза у нее на лоб полезли и с перепугу она даже образу поклонилась и трижды перекрестилась. Под окнами опрометью пронеслись двое: Игнаха и Федор Степанович. Оба с ружьями Игнаха рукой карман отвисший придерживает, бригадир – в одной руке ружье, в другой – патронташ болтается, патронами до отказа набитый. Игнаха на бегу за огороды деревенские зырит, бежит, спотыкается и оживленно рассказывает:

– Знаешь, Федорович! Диву даюсь – не видывал такого, чтобы у зайцев накануне зимы гон был. Иду за вениками, а косоглазых! Представить трудно – с десяток, пожалуй, будет…
– Да поубавь! – одернул его бригадир. – Может, показалось тебе! Искры из глаз сыпались, а привиделись зайцы.
– Да вот тебе крест, зайцы! Показаться мне никак не должно – недели три ни грамма за душой не было. Много их! И белые все!
– Белые? – удивился и чуть поубавил ход Федор Степанович. – Зима, значит, нынче ранняя будет. Рано они шубу сменили – приготовились к холодам да снегопадам.
Выбежали мужики за огороды, стоят, дух переводят, озираются.
– Ну, и где твои зайцы? – уставился на Игнаху бригадир. – Надул, шельма? В деревне переполох навели. Теперь смотреть надо – не зайцев белых, а машину белую, санитарную… Забирать на с тобой приедут!
– Да тише ты! – шикнул на него Игнаха. – Раскукарекался, как петух на курятнике! Притаись – носа своего не показывай да не слепошарься, в оба гляди – они здесь где-то. И… молчи молча! – приставил он палец к губам и начал медленно опускаться на корточки.

Присели охотники, притихли, будто и нет их тут вовсе. И на тебе – диво дивное! Игнаха, видать, не чепуху порол! В траве напротив заяц уши показал, и тут же рядом нарисовались еще одни. А подле кустика ивового косые вообще запрыгали, толи игру, толи потасовку меж собою затеяли. У мужиков ружья наизготовку, но Игнаха знак бригадиру подает: не стрелять пока! Пусть порезвятся – может ближе припрыгают, а то, мол, чего зря патроны тратить и палить в белый свет как в копеечку.

Трава за деревней не кошена уже не по один год, кусты гутые местами в ней прострелились, а потому и обзор не ахти какой. Зайцы, Игнаха будто обворожил их, все ближе и ближе. В них уже можно не только из ружья лупить, но палкой без особого размаха добросить. Они дружным табуном меж кустиков мелькают, только уши белеют. Тут Игнаха не вытерпел, скомандовал бригадиру шепотом:

– Встаем резко! И стреляем разом! Ты – справа берешь, я слева. По одному-два возьмем, а остальным хоть пятки смажем – чтобы знали, как около жилья пляски половецкие да хороводы разводить!

И тут же осеннюю деревенскую тишину ружейный грохот потряс. Выстрел! Второй, третий… Потом в деревне со счета сбились и испугались даже не на шутку – неужто мужики по пьяной лавочке перепалку меж собою устроили? Или ружья пристреливают? Но ведь никто из деревенских мужиков ружей новых уже давным-давно не покупал.

Но вскоре все прояснилось. По деревне с важным и гордым видом вышагивали двое: Игнаха и бригадир Федор Степанович. У обоих фуражки по-молодецки заломлены, глаза радостью светятся, за плечами ружья стволинами вверх торчат. Идут и добычу свою всем напоказ в руках несут – у Игнахи в каждой руке по зайцу, бригадиру, который на первых порах даже и не верил напарнику своему, вообще удача большая выпала – у него зайцев вдвое больше. В деревне все от мала до велика к окнам приклеились, дивились. Обычно же и Игнаха, и Федор Степанович сколь бы ни лесовали, ни шлялись с ружьями по лесам, всякий раз порожними приходили – разве что рябком каким или уткой пролетной, обессилевшей могли и похвастать. А тут надо же! В деревне уже мужики подумывали – к ним на свежую зайчатину в гости напроситься.

Может так бы оно и получилось, но охотники не успели еще и освежевать так удачно добытых зайцев, установившуюся после ружейной кононады, тишину деревенскую разорвал истошный, грудной вопль Дарьи Макаровны. Она зашла во двор кроликов своих пушных накормить, которых завела прошлой осенью и держала втихаря от всех деревенских, а их там – шаром покати, нору под стеной вырыли и на волю вольную убежали. Только крол да крольчиха тяжелая и остались. Крол – в клетке надежной, а крольчихе дыра под стеной тесноватой оказалась. Она, увидав это, только дверями сбрякала, выскочила из двора и за калитку.

– Убийцы! Ироды! – не скрывая гнева своего, кричала она на всю улицу и бежала под окнами изб к дому Игнахи. – Кроликов моих не признали! Убийцы!

Мужики отнекиваться и оправдываться перед ней не стали – вся же деревня слышала и видела! Признали сразу свою вину: Грешны, мол, грешны – кроликов твоих за лесных длинноухих приняли! Но, говорят, перестреляли не всех – патроны у нас кончились. Там, мол, еще штук пяток бегает…

Обратно домой Дарья Макаровна шла не одна. Впереди нее, будто под конвоем, брели Игнаха и Федор Степанович. У одного в руках был большой рыболовный сачок, второй размахивал большим рядным мешком. Шли понуро, с поникшими головами. Они направлялись за огороды – распуганных ими длинноухих Дарьиных беглецов ловить. А за убитых – деньгами рассчитались, да и потом ей старушке-одиночке сами помощь свою во всем предлагали. Дрова ли разделать, клетки ли кроликам обновить – они уж тут как тут! Да и деньгами сколько-то поплатились – утрату восполнили. Совестливые мужики…

Алексей АКИШИН, специально для журнала “Охотник”.