На тропе. Не все охотники убивают

Алматинец Максим Левитин — автор телевизионных программ о природе. Его работы посвящаются взаимоотношениям человека и природы. Он побывал в различных природных парках мира и снял множество животных, включая снежного барса и медведя.

На тропе. Не все охотники убивают

Отец-топограф научил сына выживать, и, еще учась в шестом классе, Максим застрелил своего первого кабана. Охотничий азарт владел им долгие годы. Став биологом, Левитин участвовал в различных конгрессах, съездах, семинарах и был вовлечен в природоохранную деятельность. Так произошла удивительная трансформация, и из специалиста-охотоведа он превратился в певца природы.

Без тяжести приклада на плече

Известны случаи, когда человек, отточив до совершенства навыки охотника, берет в руки фотоаппарат и продолжает охотиться, не ощущая тяжести приклада на плече. Вместе с этим меняется мировоззрение, и кадры, на которых красуются животные, становятся дороже рогов и копыт. Так и Максим Левитин, оставаясь маститым охотником, стал уносить частичку природы на пленке. В молодости от нетерпения он не мог заснуть перед охотой, теперь его будоражит удачный кадр. Сейчас он уже не может выстрелить в животное, хотя точно знает, что охотники в разных странах вносят свой вклад в охрану природы и вкладывают средства в воспроизводство животного мира. К примеру, в Кении после запрета на охоту было потеряно 90 процентов животного мира, и, если нет таких жестких мер наказания, как в Китае, лучше не прибегать к радикальным запретам.

— Как охотоведу мне часто приходилось выезжать в экспедиции, — рассказывает Максим. — Для отчетов мы ввели видеорегистрацию встреченных животных. Повидав природу Казахстана, я жалел, что не могу передать свои эмоции другим людям. Ведь мало каким странам досталось такое удивительное биологическое и ландшафтное разнообразие! Сегодня мы утопаем в снегу на леднике, завтра идем по лесу, а послезавтра оказываемся в пустыне, пески которой напоминают Сахару. И постепенно профессиональная необходимость превратилась в хобби, пришлось приобретать профессиональную технику и осваивать методы съемки диких животных. Я уже давно смотрю на природу глазами оператора.

В одной из телепрограмм Максима Левитина о природе сказано: «В Америке самая старая и самая успешная система национальных парков, а в первом законе было записано, что эти земли изымаются из хозяйственной деятельности ради счастья людей».

— Я побывал в двух десятках стран на различных конференциях, заседаниях, охоте и съемках, — рассказывает Максим. — Считаю, что представляю интересы животного мира, а не охотников. Когда охотники платят большие взносы за одну голову и эти деньги идут на сохранение и развитие, я за. Когда говорят, что охота — это наследное право, и ничего не делают для восстановления баланса, я против. Надо понимать, что охота — это дорогое удовольствие.

Он уже не стрелял, но не возражал против охоты, когда богатые люди приезжали издалека и платили за право целиться в козла в сто раз больше, чем стоит мясо этого животного на базаре. Таков способ монетизации природных ресурсов. К тому же интур-охота связана с путешествиями, и эта работа дала Максиму возможность узнать, как устроены охотничьи хозяйства в России, Монголии, ЮАР, Германии, Италии и других странах. Из охотника он превратился в певца и защитника природы, потому что никуда не ездит без видеокамеры. Его статьи публикуют в специализированных журналах разных стран, его передачи транслируют по спутниковым каналам. Так охрана природы стала идеологией Левитина.

 

 

А начиналось все с медведя

Он давно мечтал снимать природу. Когда приобрел первую камеру, стал снимать рекламные ролики для охотничьего бизнеса. Надеялся снять медведя, и когда в Алматинском заповеднике у кого-то их егерей умер осел, Максим попросил помочь ему перетащить тушу к егерскому кордону, куда часто приходил косолапый. Зверь явился ночью, но снимать в темноте с большого расстояния невозможно. На другой день Максим переставил палатку и оказался метрах в 50 от туши. Снимать полуночника было невозможно, но было слышно, как он перемалывает кости бедного ослика.

Решил снимать с помощью инфракрасной подсветки, которая на его камере брала с расстояния в шесть метров. Медведь явился доедать ишака, но стал вдруг рычать и скакать. Максим в ужасе натянул на голову спальный мешок, чтобы зверь не учуял его дыхания, а если бы ударил лапой по палатке, то не разбил бы ему голову.

Пляска разъяренного зверя продолжалась несколько минут. Так когда-то известный японский путешественник Наоми Уэмура таился от белого медведя в Арктике, уткнувшись лицом в спальный мешок, пока тот бродил вокруг его палатки. Уэмура написал книгу «Один на один с севером», а Максим оказался один на один с темпераментным южным медведем.

Казалось, что его присутствие выдаст биение сердца, а ведь он знал историю про японского фотографа-натуралиста, который специализировался на съемке медведей. Тот прибыл в Сибирь, хорошо поработал, и ему оставалось провести в тайге еще одни сутки. Во время ночевки в зимовье громко храпели русские егеря, и японец вышел со своим спальным мешком на улицу. Утром нашли только части его экипировки. Известен и случай, когда оператор, всю жизнь снимавший на Камчатке медведей, был убит шатуном.

Ночевка в странной хижине

Изучение охотничьего региона — одна из составляющих охоты, потому что клиент бывает недоволен, если понимает, что местные егеря так же, как и он, видят эти места впервые. Сопровождающие должны привести охотника туда, где он непременно добудет трофей. Эта работа требует специальных знаний, потому что жизнь клиента часто зависит от профессионализма гида. К примеру, в Африке, где на вас может напасть лев, надо уметь виртуозно обращаться с оружием. Или в горах ехать на лошади по тропинке может любой, а вот двигаться верхом по крутым сыпучим склонам дано не каждому. По условиям контракта клиент во всем полагается на проводника. И однажды Максим отправился на разведку в одно из ущелий. Ему предстояло перейти через перевал, с которого в девять-десять часов утра начинали сыпаться камни.

Он заметил невдалеке избушку, точнее, сколоченную из листов фанеры будку. Возможно, в хрупком жилище в сезон обитали геологи, метеорологи или селевики. Очевидно было одно: это был кто-то, кто занимался оккультными практиками. Повсюду висели фигурки, сделанные из веточек, а стены были разрисованы мелом, причем расписывал их человек, явно имеющий опыт в художествах. Листы фанеры были усеяны пентаграммами, изображением демона и какими-то мистическими знаками, значения которых Максим не знал. Он знал про охоту, про горы и реки, про поведение разных животных, и, если с ним случалось что-то из ряда вон выходящее, всегда находил этому рациональное объяснение.

Но в ту ночь случилось нечто, чего Максим объяснить не мог. Он решил выйти в три часа, чтобы до пробуждения камней на тающем леднике перейти перевал, однако рисунки и фигурки все же произвели на охотника негативное воздействие и он очень долго не мог заснуть. Он говорил себе, что не верит в эту психо-, йога-баламуть, но в разрисованной хижине его явно пронизывали некие отрицательные эманации.

И Максим полетел. Такое бывало и раньше, но тут он выпорхнул из той самой избушки, что примостилась под перевалом, поднялся над сыпухой, взлетел на перевал и разглядел ледник. Во сне он понимал, что спит, но детали были слишком реалистичными. Он облетел трещины на леднике, просмотрел места, где их можно было преодолеть, и постарался запомнить маршрут. Он вернулся в хижину, и вдруг демон на стене ожил, придвинулся к нему вплотную, взял за руки и потянул на себя…

Максим проснулся от собственного крика, резко вернувшись в тело из астрального путешествия. Ошалело нащупал фонарик, включил его и посмотрел на часы. Было ровно три ночи — час демонов. Поспешив собрать рюкзак, он вышел из хижины и к рассвету был уже на перевале, а в голове все крутились детали ярчайшего сна, будто он не спал и все это случилось с ним в действительности. К тому же он с интересом наблюдал сходство картины во сне и наяву — казалось, трещины располагались там, где он их видел во время полета.

Вернувшись в это место пару лет спустя, Максим понял, что одну из трещин он преодолел по снежному мосту, не увидев опасности. И если бы тогда он проснулся не в три, а, скажем, в четыре часа, то подошел бы к препятствию позже, когда солнечные лучи начинают растапливать кристаллы снега и мостик под тяжестью человека может обвалиться. И, как бы он ни убеждал себя, что не верит в сверхъестественное, этот мистический случай оставил след в его сознании. Он стал внимательнее всматриваться в окружающий мир, особенно когда находился в царстве лесного народа — гномов, эльфов, сильфов, ундин…

 

 

О туризме и экологии

Левитин побывал в парках «Рэдвуд», «Секвойя», «Йосемити», «Озеро Тахо», «Джедедайя Смит», «Большой каньон» . Снимал редких животных и многому научился.

— Термин «земли дикой природы» обозначает территории, где законодательно запрещены любые виды деятельности, которые могут изменять экосистемы. Переступаешь невидимую черту и попадаешь в дикий мир, где нет скота и пастухов. Местные жители, которые предпочли вести традиционный образ жизни, стали частью нацпарка и «работают индейцами». Можешь пообедать у них, пострелять из лука или купить оперение на голову, то есть индейская деревня входит в рекреационную зону.

Парк «Большой каньон» ежегодно посещают три миллиона человек, а его оборот — 2 миллиарда долларов. На шлагбауме платишь 40 долларов с машины и можешь пробыть на территории неделю.

— Там солидное движение, на смотровых площадках приходится потолкаться, а в считаных метрах от людей пасутся животные. Секрет заключается в том, что рекреационная зона — это 10 процентов национального парка. Здесь все сделано для удобства людей — начиная от прекрасных дорог и заканчивая мусорными баками. На этих десяти процентах территории работают сотни частных сервисных предприятий, которые перечисляют часть дохода в казну национального парка в качестве арендной платы. Через каждый километр есть парковки, смотровые площадки, отели, туалеты, кафе, вайфай и прочее, а животные пасутся за ограждением и не боятся людей, потому что те их не беспокоят. А теперь вдумайтесь: три миллиона посетителей, а животных в тысячи раз больше, чем у нас! Причина в том, что рейнджер имеет полномочия полицейского и может закрыть нарушителя в тюрьме на 48 часов. А есть ли там экологический туризм, можно ли сходить в дикую природу? Можно, но при условии, что ты нанимаешь инструктора. Идешь по дикому лесу, с тропы свернуть нельзя, сесть можно только на подготовленное место. Животные ходят поблизости, фотографы снимают оленей с 20 метров, но здесь же встретишь и вооруженного рейнджера.

По мнению Максима Левитина, у нас экологическим туризмом называют все, что без ружья, в том числе и гонки на кроссовом мотоцикле по целине гор, когда нарушается травяной покров. К примеру, в Америке за такой «экотуризм» предусмотрен штраф.

— Экологический туризм — это вид туризма, который способствует сохранению природных ландшафтов, животного мира и растительного покрова. Если мы гоняемся на снегоходе за барсом, не стреляя в него, но наблюдая, это действие должно предполагать наказание. Кто-то скажет — мы же только фотографируем, но это нарушает покой зверя. Другое дело, что есть туризм коммерческий, а есть массовый, и первый должен приносить доход в казну. Если рассмотреть это деление на примере деятельности зарубежных национальных парков, можно отметить, что между двумя видами туризма есть четкое разграничение.

Однажды на Алтае Максим снимал крупного медведя через ущелье. Он находился на склоне горы, а на противоположной стороне, за рекой, бродил косолапый. Вдруг зверь исчез, и оператор решил спуститься вниз, чтобы изменился угол зрения — вдруг мишка зашел за скалу. Часа через три он вернулся на прежнюю точку и обнаружил множество медвежьих следов. Зверь, петляя, крался через лес и собирался подойти к оператору со спины. Есть мнение, что в случае встречи с медведем надо громко кричать. Но медведь может испугаться и убежать, а может испугаться и напасть. Совет специалиста: лучше, если ваши тропы не пересекутся.

https://www.ohotniki.ru